Потребляем больше, чем производим Возобновление устойчивого экономического роста и предотвращение риска сползания в долгосрочную депрессию — это сейчас главный вопрос для экономики. Предыдущий этап был основан на опережающем росте потребления, а не инвестиций, но в нынешних условиях старая модель работать уже не может. Прежняя модель была основана на беспрецедентном повышении цен на российский сырьевой экспорт. Потребление в стране долгое время устойчиво росло быстрее, чем ВВП. Такое возможно, когда валовый национальный доход (ВНД) — показатель, который отражает не только внутренне производство, но и результаты внешнеэкономической деятельности страны, — растет быстрее, чем ВВП. В нулевые годы ВНД рос быстрее именно потому, что очень быстро росло долларовое выражение экспорта, несмотря на медленный рост его физических объемов. А это значит, что происходило удорожание рубля по отношению к другим валютам и рост покупательной способности населения, выраженный в импортных товарах. В результате можно было не увеличивать производство: добыча нефти за эти десять лет выросла всего в полтора раза, а долларовая выручка от продажи нефти увеличилась примерно в десять раз с самого пикового падения в 1998 году, когда цены опускались до $4 за баррель. Все это не требовало особенных инвестиций. Добычу нефти и газа не надо было усиленно наращивать — в основном эксплуатировались уже освоенные месторождения. Самые большие деньги тратились на строительство нефте - и газопроводов, да и это на фоне общих масштабов российской экономики было копейками: менее 1% ВВП в год. Поэтому основной прирост импорта шел не столько на закупки оборудования, сколько на закупки потребительских товаров.
И масштабы этого роста импортного потребления были настолько велики, что долгие годы заработные платы росли двузначными числами, намного опережая ВВП, а доходы населения в реальном выражении выросли в три раза, хотя ВВП едва-едва удвоился. $50 за баррель Сейчас, после двух последних кризисов, которые привели к завершению мирового энергетического суперцикла, надежды на повторение такого роста уже нет. Потому что главный источник валюты для России — это нефть, которая дает почти половину всей экспортной выручки, а она имеет четкий потолок максимальной цены. Связано это с добычей сланцевой нефти, для которой не нужны большие длительные инвестиции. В традиционных месторождениях старой эпохи 90% всех затрат на добычу нефти было связано с капитальными расходами: нужны были первоначальные стартовые вложения, чтобы пробурить большое количество глубоких скважин, протянуть трубопроводы, создать очень дорогую инфраструктуру для освоения нефтяных полей.
А дальше можно просто качать нефть из этих скважин. С добычей сланцевой нефти ситуация другая. Капитальные затраты на запуск месторождения составляют около 40% от затрат жизненного цикла, а 60% — это операционные затраты, но они настолько высоки, что сланцевая нефть рентабельна только при ценах на нефть выше $50 за баррель. Сейчас, когда цены на нефть упали, добыча сланцевой нефти моментально свернулась. Но как только цены на нефть снова поднимутся выше $50 за баррель, добыча на сланцевых месторождениях опять станет рентабельна, и тут же начинается очередной всплеск добычи. Большинство мировых аналитиков сейчас согласны, что при такой новой компоненте предложения нефти цена на нее не может устойчиво пробивать потолок $90 за баррель. Сланцевая нефть будет постоянно сбивать цену на мировом рынке. Поэтому никаких шансов дождаться момента, когда цена на нефть опять подскочит почти до $150, как это было в 2008 году, у России нет. А это значит, что валовый национальный доход, который кормил российского потребителя последние 15 лет, будет расти практически тем же темпом, что и российский ВВП: если не поменяются принципы функционирования российской экономики, это всего лишь 2% в год. Мы вступаем в период долгосрочного стагнационного депрессивного роста, который, если все оставить как есть, при всех самых благоприятных изменениях на сырьевых рынках приведет к дальнейшему отставанию России от средних темпов роста не только мировой экономики, но и даже развитых стран мира. Инвестиции в мегаполисы Нет сомнений, что экспорт газа, нефти, угля, металла все равно будет основным источником поступления валюты в страну.
Но из двигателя роста он превращается всего лишь в способ поддерживать в устойчивом состоянии платежный баланс страны. Для нового роста нужен новый источник. Необходимо переключение на инвестиционную модель: когда экономический рост может ускориться, но не за счет более быстрого роста потребления по отношению к ВВП, а, наоборот, более медленного. На первом этапе выхода из долгосрочной депрессии двигателями роста могут стать только инвестиции. Предпосылки для этого уже возникают: за последние два года доля прибыли в ВВП выросла на 4% за счет снижения доли заработной платы. Но на фоне рецессии бизнес не спешит инвестировать полученную прибыль, а придерживает ее до лучших времен. Очень важно, чтобы для вложения денег стали привлекательными те сектора, которые действительно могут в этих условиях развиваться. Вкладывать деньги сейчас в добычу нефти и газа на новых месторождениях бессмысленно.
Себестоимость совокупной добычи нефти на них сейчас выше, чем потенциальная цена на этом рынке, поэтому осваивать тундру, как мы это делали на протяжении нулевых годов ради увеличения добычи экспорта сырья, совершенно бесполезно. Это не ускорит темпов экономического роста. Но подобно тому, как сырьевая экономика территориально привязана к месторождениям сырья, несырьевая экономика тоже имеет вполне конкретную географическую привязку. «Месторождения» несырьевой экономики расположены в зонах с высокой концентрацией населения и предприятий.
По оценкам McKinsey, две третьих всего мирового прироста ВВП в период до 2030 года будет сосредоточено всего лишь в 600 крупнейших городах мира и прилегающих к ним агломерациях, которые по площади составляют территорию меньше современного Судана. А треть ВВП — это вся остальная поверхность Земли. Из числа крупных мировых агломераций порядка 12–15 находятся в России. Именно они и могут стать зонами опережающего роста несырьевых отраслей с высокой производительностью. И если мы говорим о несырьевой экономике, то именно там будет возникать основной дополнительный прирост добавленной стоимости. Но для этого нам нужна комбинация экономических мер, сочетающих стимулирование спроса (более или менее в русле кейнсианских традиций) и стимулирование предложения (прежде всего создание благоприятных условий для бизнеса и инвестиций).
Смысл кейнсианских мер — это создание денежных и инвестиционных стимулов для потребителей, наделение их большими ресурсами, с помощью которых они могут создать цепочку мультипликативного спроса на товары и услуги, и тем самым стимулировать выход из кризиса. Одним из традиционных, всем нам известных воплощений такого кейнсианского подхода была рузвельтовская программа строительства дорог и привлечение безработных на реализацию больших инфраструктурных проектов: электроэнергетика, дороги, орошение и многое другое. В конечном счете все это было направлено на стимулирование спроса и использование эффекта мультипликатора спроса. Дороги и жилье По количеству автомобилей на сто человек населения Московская область сопоставима с большинством крупнейших агломераций Европы и превосходит пригороды Лондона, Парижа, Хельсинки, но плотность дорог в четыре раза меньше, чем в среднем по Европе. На всех этих автомобилях в Подмосковье по большому счету некуда ездить.
Даже в электричках время в пути до недавнего времени было в два раза дольше, чем в среднем в европейских агломерациях. В этих условиях бизнесы просто не могут эффективно работать. Рынки сужаются, потому что увеличивается расстояние, осложняется сбыт и взаимодействие, все эффекты масштаба сжимаются. Значит, большая часть несырьевых секторов может обеспечивать гораздо меньший прирост на рубль инвестиций, если мы не решим эту проблему отсталой инфраструктуры в центрах несырьевого роста. Дополнительные вложения в инфраструктуру, которые нужны, чтобы эту проблему решить, сейчас мы оцениваем примерно в 1–1,5% ВВП в год на протяжении ближайших десяти лет. Это немногим больше, чем на предыдущем этапе роста тратилось на нефте - и газопроводы. Теперь инвестиции должны уйти в агломерации и расширение зоны их влияния. Эффективный рынок труда в наших агломерациях не может возникнуть также при нынешнем уровне обеспеченности жильем. С точки зрения достигнутого уровня доходов и потребления обеспеченность жильем в России должна быть на уровне 28–30 кв. м на человека.
В Москве сейчас — 20 кв. м. Этот показатель практически не рос в течение последних 20 лет. Сейчас в Китае уже больше 20 городов, в которых обеспеченность жильем превышает 35 кв. м на человека. Большинство агломераций в России недоразвиты, в результате они не могут привлечь больше людей для работы на высокооплачиваемых производительных предприятиях, потому что этим людям просто негде жить. Жилье стоит запредельно дорого из-за дефицита предложений жилья и барьеров на рынке, которые завышают цену. И поэтому решать надо одновременно и проблему инфраструктуры, и снимать барьеры на рынке жилья. Необходимо создание новых механизмов финансирования социального арендного жилья для людей, приезжающих на работу в эти зоны ускоренного высокопроизводительного развития. Мы вкладываем в инфраструктуру и жилье, а они создают спрос на стройматериалы, оборудование и другие товары, которые не импортируются, а производятся внутри страны. Далее возникает уже другой, некейнсианский мультипликатор — агломерационные эффекты, которые действуют не со стороны спроса, а со стороны предложения. Новая инфраструктура и жилье создают условия для роста производительности несырьевых бизнесов в агломерациях, а также способствуют притоку капитала и рабочей силы в те места, где их можно использовать наиболее производительно.
Это, собственно, и дает толчок росту несырьевой экономики в агломерациях. Где деньги? Принципиально важно создание нормальной регуляторной среды, не должно быть избыточных барьеров, должны быть защищены права собственности, должна быть эффективная финансовая инфраструктура, которая открывает доступ к капиталу для осуществления инвестиций. Многое из того, чего сейчас остро не хватает. Снос торговых павильонов у метро — это пример того, когда московские власти в разгар кризиса, фактически ничего не предлагая взамен, по сути, убивают очаги экономической активности. Еще один элемент экономики предложения тесно переплетен с кейнсианством. Дополнительная инфраструктура может быть создана за частные деньги. Чтобы это произошло, должен возникнуть рынок долгосрочных инфраструктурных инвестиций, размеры которого не такие уж и большие.
Это всего лишь 1,5–2% ВВП в год. У нас колебание нормы накопления достигает 5% ВВП в год. То есть это макроэкономически незначительная величина. Частный инвестор пойдет в инфраструктуру, вложит свои деньги и существенно ускорит развитие всей несырьевой экономики. Но это произойдет при одном условии: этот рынок должен выйти из нынешнего состояния отсутствия стандартов и понятных для всех правил игры. Позитивные примеры уже есть. Десять лет назад менее 5% покупок жилья делалось с помощью ипотечных кредитов. После реализации приоритетного национального проекта «Жилье» появилась возможность штамповки ипотечных сделок на конвейере по стандартным понятным правилам. Объемы ипотечных кредитов выросли в 30 раз. К 2014 году около половины жилья покупалось с участием ипотечных кредитов. Именно это позволило за десять лет, несмотря на два эпизода рецессии, удвоить вводы жилья и довести их до исторических максимумов. Инвестор не идет не потому, что инфраструктура у нас непригодна для инвестиций, и не потому, что в принципе в России нет длинных денег, а потому, что каждый проект приходится «собирать вручную», как роллс-ройс.
Мы уже видим, что целый ряд довольно простых и уже реализованных в России решений наподобие мер по развитию ипотечного кредитования может превратить выпуск инфраструктурных инвестиционных инструментов в массовое конвейерное производство. Уже в ближайшее время мы совместно с участниками рынка рассчитываем подготовить и вынести на публичное обсуждение детальную дорожную карту таких мер. Если мы это делаем, то сразу снимаем еще одно узкое место: мы направляем значительный поток денег из других финансовых рынков в рынок инфраструктуры, мы активируем сразу и мультипликаторы спроса за счет прямых эффектов от инвестиций, и мультипликаторы предложения в виде агломерационных эффектов. И, если это все будет сопровождаться улучшением бизнес-среды и повышением защиты прав собственности, да еще плюс реформой таможни, то появится шанс выйти из долгосрочной депрессии на принципиально новой экономической основе. Если мы запустим такую модель всерьез, а для этого, я считаю, в стране есть хорошие предпосылки, то темпы роста российской экономики в ближайшие 10–15 лет могут в среднем оказаться на 1,5–2% выше инерционного, «депрессивного» тренда. 3,5–4% в год при достигнутом в России уровне доходов — это очень высокие темпы роста. При таких темпах мы продолжим наверстывать отставание от развитых стран и примерно на рубеже 2030 года окажемся по формальным критериям страной с высоким уровнем дохода. Точка зрения авторов, статьи которых публикуются в разделе «Мнения», может не совпадать с мнением редакции.
